Hint of the century (Намёк века)

      Губы Дин Жуна изгибаются в загадочной улыбке, говорящей, что он знает, что Ван Чжи наблюдает за ним сквозь пар, поднимающийся из котелка между ними, и он находит это в некотором роде забавным.       — Вы хотите что-то сказать, ду-гун? — спрашивает он.       — Сколько тебе точно лет? — выпаливает Ван Чжи.       Записи в его личном деле отсутствуют — вернее, они были, но точный год там указан не чётко. Неразборчиво. И хотя Ван Чжи какое-то время было всё равно, и ему достаточно было считать, что Дин Жун просто на несколько лет его старше, сейчас кажется, что это очень важный вопрос — важный не потому, что ответ будет иметь какое-то значение, а потому, что он хочет это знать.       Дин Жун продолжает смотреть на кипящий между ними обед, будто сила его взгляда может заставить лапшу свариться быстрее.       — Как давно мы знаем друг друга? — говорит он, и в его интонации слышатся дразнящие нотки. — И вы спрашиваете меня об этом только сейчас?       Ван Чжи фыркает, берёт одну из палочек для еды, лежащих над его тарелкой, и бьёт по пальцам Дин Жуна.       — Отвечай на вопрос.       Дин Жун поднимает взгляд, выгибает бровь и потирает костяшки пальцев.       — Я точно не знаю. Двадцать семь или около того. Я родился в середине зимы.       Ван Чжи кивает, наблюдая за столбом пара, поднимающимся к потолку.       — Значит, когда я прибыл во дворец, тебе было примерно столько же лет, сколько мне сейчас, — говорит он. — Ты уже был здесь, когда Его Величество взошёл на престол?       Лёгкая улыбка сползает с лица Дин Жуна.       — Это был день, когда я вошёл во дворец, — он снова переводит взгляд на котелок с лапшой, просовывает железную лопатку под него, туда, где горит печь, и тушит пламя. — Боюсь, я мало что помню из праздничной церемонии.       Бульон между ними продолжает кипеть, когда Дин Жун берёт пару длинных палочек для еды и перемешивает содержимое.       — Если бы ты встретил меня тогда… — Ван Чжи откладывает в сторону палочки и протягивает Дин Жуну свою миску. — Что бы ты сделал?       Дин Жун кладёт в миску Ван Чжи лапшу и овощи, добавляя больше капустных листьев, чем кореньев, которые тот не любит.       — Я не был таким, как вы сейчас, — отвечает Дин Жун. — У меня не было никакого сочувствия к людям. Если бы я встретил вас… я бы просто прошёл мимо.       Ван Чжи смеётся, легко представляя выражение презрения на лице Дин Жуна. Но в то же время…       — Ты достаточно хорошо ладишь с Цзяо’эром и Чизи. Разве Цзяо’эр не качался на твоей ноге на прошлой неделе?       Дин Жун закатывает глаза и возвращает Ван Чжи его миску, полную дымящейся лапши с бульоном.       — Я уже не в вашем возрасте, ду-гун, — говорит он и делает паузу, нахмурившись.       Ван Чжи чувствует, как сжимается его желудок, и обращает всё внимание на свою миску, помешивая бульон и направляя в воздух новый шлейф пара.       — Если бы все эти годы во дворце не сделали меня способным меняться, тогда я мог бы с тем же успехом умереть в хижине человека, сделавшего меня евнухом много лет назад, — продолжает Дин Жун, и Ван Чжи краем глаза видит, как он начинает наполнять свою миску. — Няннян что-то сказала вам сегодня днём? — спрашивает Дин Жун более непринуждённо. — Вы кажетесь задумчивым.       Ван Чжи поднимает глаза, натягивая на лицо улыбку.       — Это ерунда. Ты знаешь, я иногда становлюсь сентиментальным.       — Сентиментальным? — повторяет за ним Дин Жун, и уголок его рта приподнимается.       — Ты так не думаешь? — прищуривается Ван Чжи.       Дин Жун помешивает в миске лапшу, сдувая поднимающийся пар.       — Я не знал, что вы так думаете, ду-гун.       Ван Чжи усмехается:       — Конечно, я так думаю. Это в нашей природе — быть сентиментальными. Разве я не могу быть таким же по отношению… к тебе, например?       На лице Дин Жуна появляется странное выражение, как будто он застрял на полпути между удовольствием и беспокойством. Он морщит лоб.       — Вы испытывали ко мне сентиментальные чувства? — спрашивает он.       — Что, если это так? Ну, к примеру. — Ван Чжи говорит торопливо, его лицо краснеет. — Я имею в виду, что у каждого живого человека есть эмоции, относительно разных вещей. А разве я не живой?       Выражение лица Дин Жуна не меняется.       — С благословения Его Величества, да, — соглашается он через мгновение.       — С благословения Его Величества, — вторит Ван Чжи, опуская взгляд с внезапной угрюмостью.       Зачем поминать Его Величество без всякой причины?       Каждый из них концентрируется на своём обеде, и между ними устанавливается тишина, пока они не закончат есть и не настанет время направить свои мысли на составление плана работы на следующий день. …       В конце лета Дин Жун становится на колени позади Ван Чжи и расчёсывает его волосы точно так же, как он делает это уже почти два года. Когда его рука замирает, Ван Чжи поворачивается и смотрит через плечо.       — Что такое?       — Западная Ограда наконец-то начала получать признание, — говорит Дин Жун. — Даже Шан ду-гун стал воспринимать нас всерьёз.       Ван Чжи кивает и молча ждёт продолжения. Руки Дин Жуна опускаются на колени. Он склоняет голову и произносит:       — Я собирался поднять этот вопрос в начале месяца, — перед покушением возле Хуаньи Лу, он не говорит, — но, похоже, было не время.       Ван Чжи разворачивается всем корпусом, перекидывая волосы через плечо.       — Говори свободно.       Дин Жун поднимает глаза.       — Ду-гун, я думаю, нам пора перестать спать вместе. И пришло время нанять вам больше слуг.       Ван Чжи стискивает зубы.       — Как эти вещи взаимосвязаны?       — Ваше влияние растёт, — объясняет Дин Жун. — Вы должны лучше организовать дела, а для этого следует нанять помощников. Его Величество согласится увеличить финансирование, ведь во всех подразделениях есть дополнительные выплаты для служащих.       «Я знаю это», — думает Ван Чжи.       — И мне кажется, кроме того, вам хочется иметь своё собственное пространство, — добавляет Дин Жун, и выражение его лица смягчается. — Вам почти двадцать. Вам не нужно, чтобы я спал рядом каждую ночь.       Если дело в том, что он слишком взрослый, думает Ван Чжи, то он так же не нуждался в Дин Жуне, когда они встретились. У него сложилось впечатление, что то, что Дин Жун заботился о нём по ночам, было возможностью для него оставаться в Западной Ограде.       — Нет, это не так, — говорит Ван Чжи и поднимается с пола, чтобы пересесть на свою кровать. — Ты собираешься вернуться в императорский город? Тебе придётся уходить пораньше, чтобы успевать вернуться до комендантского часа по ночам, — отмечает он. — Это неэффективно.       — Я подумал, что мог бы воспользоваться свободной комнатой, соединённой с рабочим кабинетом, — Дин Жун смотрит на Ван Чжи, не двигаясь, потому что ему это не нужно. Он всё равно спит на полу.       Ван Чжи хмурится, точно зная, какую комнату тот имеет в виду.       — Это кладовка.       — Она достаточно большая для того, для чего она мне нужна.       «Нет, слишком мала», — хочет настаивать Ван Чжи, но просто кивает.       — Ну, если ты не против.       Дин Жун какое-то время пристально смотрит на него.       — Вы не одобряете этот план.       — Если ты не возражаешь спать в чулане, — бросает Ван Чжи, — тогда вряд ли имеет значение, что я думаю.       Просто оставайся здесь.       Но у него нет причин говорить такие вещи. Он поднимает одеяло и укладывается в постель, как раз тогда, когда Дин Жун встаёт, чтобы уложить его.       Дин Жун смотрит на него, застыв на полпути.       — Вот увидите, — тихо говорит он, опускаясь на колени, и отворачивается, чтобы развернуть свои одеяла. — Вам будет хорошо без меня.       Ван Чжи лежит на боку, наблюдая, как Дин Жун раскладывает одеяла и поправляет свою постель, готовясь ко сну.       «Иди сюда», — хочется ему сказать, — «Ложись рядом со мной… Прикоснись ко мне».       Но слова, как обычно, застывают у него на губах. Дин Жун видит в нём своего юного начальника и не более того.       В любом случае, это смешно, считает Ван Чжи. Они евнухи — личная воля Его Величества. У них не должно быть причин преследовать другие, фривольные желания. Ван Чжи знает это, и Дин Жун тоже. Он явно знает это даже лучше, чем сам Ван Чжи. Он верный слуга.       Свечи гаснут одна за другой, пока на другом конце комнаты не остаётся гореть лишь один фонарь.       Дин Жун возвращается к своей постели и ложится.       — Спокойной ночи, ду-гун, — говорит он.       Ван Чжи пристально рассматривает его профиль — силуэт, вырисовывающийся в свете далёкого фонаря. Он думает, что уже привык к этому зрелищу по вечерам.       Но всё меняется. Ван Чжи знает это.       — Спокойной ночи, Дин Жун. …       Он ненадолго — совсем ненадолго — задумывается о том, чтобы поцеловать Дин Жуна и сослаться на опьянение.       «Это может сработать», — думает Ван Чжи, и в то же мгновение виснет на Дин Жуне, чтобы тот проводил его обратно в палатку. Он мог бы просто… наклониться. Поцеловать Дин Жуна в щёку… и тот неизбежно повернёт голову, чтобы посмотреть на Ван Чжи. Ван Чжи мог бы поцеловать его в губы и сказать «прости, я слишком много выпил…»       Дин Жун фыркает, крепче обнимая Ван Чжи за талию.       — Неужели ду-гун действительно выпил так много, что даже не может ходить прямо?       Все бесполезные схемы мигом улетучиваются из головы Ван Чжи, и он снимает часть своего веса с Дин Жуна.       — Возможно, мне просто нравится заставлять тебя работать, — дёргает он носом.       Конечно, Дин Жун не поддался бы на такие оправдания. Он точно знает, сколько Ван Чжи может выпить, и точно знает, сколько Ван Чжи действительно выпил. Если он соглашается с действиями Ван Чжи прямо сейчас, то только потому, что, должно быть, находит это забавным.       Он отпускает Ван Чжи, как только они входят в его шатёр.       Внутри стражник спешит разжечь жаровню в центре комнаты, чтобы нагреть прохладный воздух. Дин Жун жестом велит ему уйти, и он уходит к тому моменту, когда Ван Чжи падает на кровать.       — Вы хорошо провели время, ду-гун? — спрашивает Дин Жун, опускаясь на колени перед Ван Чжи, чтобы снять с него сапоги.       Ван Чжи смотрит на склонённую голову Дин Жуна.       — Да.       — Чэнь-цзянцзюнь, кажется, относится к вам с теплотой.       — Нравлюсь я ему или нет, не имеет значения, — Ван Чжи закатывает глаза. — Мне нужно только опровергнуть его ожидания, и он в конце концов поймёт, что я здесь действительно, чтобы помогать, а не набивать собственные карманы.       Дин Жун кивает.       — Почтовый голубь, которого я отправил в столицу, должен был прибыть сегодня, — он опускается на стул и ставит обувь Ван Чжи в ногах возле его кровати. — Наши люди в Министерстве доходов позаботятся о том, чтобы все взятки были учтены.       Ван Чжи хмурится, отрезвлённый этими словами, и косится на Дин Жуна.       — Ошибки, обнаруженные в прошлом месяце, устранены?       — Да, ду-гун, — подтверждает Дин Жун. — Все счета снова в порядке, могу вас в этом заверить.       — Я вообще-то и не беспокоился об этом, — усмехается Ван Чжи.       Он ещё мгновение наблюдает, как Дин Жун крутится перед ним, но не подаёт ему знака уйти.       — В шатре всё ещё холодно, — говорит он наконец. — Посиди со мной минутку.       Если Дин Жун и замечает что-то странное в поведении Ван Чжи, то никак это не комментирует. Он садится рядом с Ван Чжи, поправляет его меховую накидку.       — Может, мне заварить чаю? — спрашивает он.       — Нет, я уже достаточно выпил, — отказывается Ван Чжи, скользнув рукой под руку Дин Жуна и прислоняясь к нему. — Хм. Ты не очень-то тёплый.       — Виноват, ду-гун.       Ван Чжи поднимает голову, кладет свой подбородок на плечо Дин Жуна и смотрит ему в лицо.       — Ты мёрз всё это время?       — На мне теплое бельё, — отвечает Дин Жун, осторожно поворачиваясь и откидывая голову назад, чтобы сохранить небольшое расстояние между ними. — Вам не стоит беспокоиться.       Его глаза скользят по лицу Ван Чжи, и он внезапно ощущает исходящее от него тепло.       «Всё дело в вине», — говорит себе Ван Чжи.       — Возможно, ду-гун быстрее согреется в постели, — тихо предполагает Дин Жун. — Я разогрею камень, чтобы положить его под одеяло.       — Возможно, тебе самому следует забраться ко мне под одеяло, — отвечает Ван Чжи.       Дин Жун моргает, опешив на мгновение, прежде чем высвободиться и, фыркнув, встаёт, чтобы проверить пламя в жаровне.       Ван Чжи смотрит ему вслед, в шоке прикусив язык. Он сказал это слишком небрежно, чтобы не быть воспринятым всерьёз, или Дин Жун просто не понял, что его предложение искреннее?       — Я не слышу, как вы ворочаетесь, ду-гун, — говорит Дин Жун, присев перед жаровней спиной к Ван Чжи. — Вам больше не холодно?       Наглец.       Вздохнув, Ван Чжи сбрасывает с себя меха и поднимается на ноги, покачнувшись на мгновение, прежде чем стащить с себя шапку. Он избавляется от униформы, тянется к нижней одежде, и его руки запутываются в складках белья.       Возможно, Дин Жун понял его предложение сразу и только посмеялся над ним. Ван Чжи и сам мог видеть, насколько это выглядело двусмысленно.       Он размышляет о том, чтобы полностью раздеться и забраться в постель без одежды.       Тогда Дин Жун заметит. Он поднимет одеяло, чтобы положить горячий камень в кровать Ван Чжи, а затем… затем…       «А затем, если бы в жизни всё было, как в любовном романе, — думает Ван Чжи, — Дин Жуна охватила бы похоть, и он сразу лёг бы со мной в постель, и мы предались бы страстному сексу.»       Ван Чжи поджимает губы и отворачивается, садясь на край своей кровати и подтягивая ноги.       Это смешно.       — Ду-гун, — зовёт Дин Жун, подойдя к нему снова с небольшим свёртком ткани в руках. Он кладёт его под одеяло на краю кровати, и жестом предлагает Ван Чжи повернуться и спрятать ноги под одеялом.       Когда Ван Чжи делает это, Дин Жун заправляет одеяло ему под ноги и оборачивает вокруг талии, подоткнув его, как он делал каждую ночь, когда они всё ещё жили вместе.       Ван Чжи обнаруживает, что улыбается.       — Дин Жун, твой инстинкт настолько силён?       — Мой инстинкт? — повторяет Дин Жун, поворачивая голову, чтобы посмотреть на Ван Чжи.       Ван Чжи похлопывает Дин Жуна по руке, задержавшейся на его бедре.       — Заботиться обо мне, — поясняет он шёпотом, и видит, как его негромкие слова заставляют Дин Жуна быстро заморгать; его глаза скользят по всему его лицу. Ван Чжи медленно тянется, едва осмеливаясь дышать. Его никогда раньше не целовали, никогда…       Дин Жун отшатывается назад, проводя рукой по щекам.       — У меня всё ещё сажа на лице? — спрашивает он. — Я подумал, что, возможно, испачкал щёку раньше…       Разочарование прожигает душу Ван Чжи.       — Да, — он лжёт, удерживая руку Дин Жуна, когда тот делает движение, чтобы встать. — Позволь мне.       Под этим предлогом Ван Чжи берёт лицо Дин Жуна в ладони и делает вид, что осматривает его на предмет грязи. Он проводит костяшками пальцев по щеке Дин Жуна.       — Поспи со мной сегодня ночью, — просит он, прежде чем утратить выдержку. Если Дин Жун всё ещё упорно не понимает, что он пытается сделать, тогда, возможно, всё это бессмысленно.       Но Дин Жун с лёгкостью соглашается:       — Хорошо. Всё равно мужчины громко храпят.       — У меня нет дополнительной постели, — поспешно говорит Ван Чжи, — но эта кровать достаточно широка для двоих.       Дин Жун просто кивает, не сводя с него глаз. Он протягивает руку, обхватывая запястья Ван Чжи, в то время как тот всё ещё обнимает его щёки.       — Я пойду умоюсь перед сном.       — Конечно.       Ван Чжи отпускает Дин Жуна и откидывается назад, наблюдая, как он поворачивается и пересекает шатёр, чтобы приготовиться ко сну.       Сердце Ван Чжи глухо колотится в груди, предвкушение сковывает его тело, заставляя дрожать…       Ну, наконец-то.       Он ложится и натягивает на себя одеяло. Укладывая Ван Чжи в постель, Дин Жун укрыл его меховой накидкой, и теперь Ван Чжи лежит на боку, уютно устроившись под мехами, и следит за движениями Дин Жуна так, как, по его представлениям, это делал бы голодный волк.       Дин Жун умывается и раздевается без спешки. Когда, наконец, он распускает волосы и подходит ближе в своём чёрном нижнем белье, глаза Ван Чжи начинают закрываться.       Он всё же просыпается в тот момент, когда Дин Жун приподнимает одеяло, чтобы скользнуть в постель, и немного сдвигается, чтобы освободить больше места.       — Иди сюда, — говорит Ван Чжи, садясь и подсовывая свою подушку под голову Дин Жуна. Он ложится рядом, обнимая Дин Жуна под одеялом и используя его плечо в качестве подушки.       Он чувствует, как Дин Жун слегка напрягается, а затем его рука ложится поверх руки Ван Чжи.       — Ду-гун…       Ван Чжи не двигается с места, но опасается, что Дин Жун услышит, как неистово бьётся его сердце. По крайней мере, в его голосе не было недовольства или раздражения. По крайней мере, он снова расслабился от этого прикосновения.       — Да, Дин Жун?       Ладонь на его предплечье скользит вверх по изгибу руки до тех пор, пока Дин Жун не останавливается, барабаня пальцами по его плечу.       — О чём бы вы ни думали, — говорит он, — забудьте об этом.       У Ван Чжи перехватывает дыхание. Его голос становится жёстким.       — Я не понимаю, о чём ты говоришь, — резко отвечает он, и глаза начинают болеть от напряжения. Он закрывает их и чувствует, как Дин Жун успокаивающе поглаживает его руку.       — Это не сработает, — говорит Дин Жун так, будто это должно быть очевидно для Ван Чжи. — Сосредоточьтесь на служении Его Величеству.       Ван Чжи не отвечает, чувствуя себя униженным. Смущение опаляет его, как пламя, стыд подсаливает раны, оставленные прошлым. Он тяжело сглатывает, а когда открывает глаза, в них не остаётся и намёка на слёзы. Палатка кажется темнее, чем он её помнит — один из фонарей, должно быть, совсем погас.       — Ду-гун, — рука Дин Жуна на его руке замирает. — Позвольте мне быть вашей силой, а не слабостью.       В кровати становится слишком жарко, но Ван Чжи не отстраняется. «Ты не делаешь меня слабым», — хочет возразить он, но он знает, о чём думает Дин Жун. Слабость для них означает бесполезность, и если они бесполезны — они могут умереть.       — Я понимаю, — коротко отвечает он. — В любом случае, это была мимолетная мысль.       — Хорошо, — соглашается Дин Жун, но когда Ван Чжи прижимается ближе, он не шевелит ни единым мускулом, чтобы отодвинуться или хотя бы ослабить объятия Ван Чжи.       Ван Чжи почти желает, чтобы он это сделал.       Было бы проще — понятнее — если бы Дин Жун вырвался и сказал, что он должен уйти. Если бы он это сделал, они могли бы пойти разными путями сегодня ночью и начать всё заново завтра, не признавая, что что-то произошло.       «Может быть, я слишком много выпил», — мог бы сказать Ван Чжи, если бы он вообще захотел что-то сказать.       Но Дин Жун не оставляет его — не даёт ему прямого отказа. Вместо этого, он остаётся и поправляет одеяла вокруг них, и даёт надежде в сердце Ван Чжи — потрёпанной, но ещё живой — возможность зацепиться за это ещё хотя бы ненадолго. …       Через несколько недель Дин Жун сообщает о награде, обещанной тому, кто сможет доказать, что Ван Чжи приказал убить семейство Юй.       — Это смешно, — бормочет Ван Чжи, осматривая зазубренный ноготь на большом пальце       — Реакция до сих пор была довольно… — Дин Жун умолкает.       Ван Чжи поднимает взгляд и видит, как Дин Жун наклоняет голову, будто прислушиваясь к чему-то. Выражение его лица становится хмурым, а позади него Цзя Куй выпрямляется и тоже оборачивается.       Ван Чжи слышит шум: крики доносятся с нижних этажей Хуаньи Лу. Переворачивается мебель. Звуки бьющейся посуды.       Дин Жун тут же резко вскакивает.       — Выйди и проверь, — командует он Цзя Кую, который молча кивает и исчезает за дверью.       — Ду-гун, — тихо зовёт Дин Жун, протягивая руку Ван Чжи. Он поднимает его на ноги, гасит фонари на одной половине комнаты и тащит Ван Чжи на другую половину, где расположилась высокая кровать, которую Ван Чжи никогда не использует по назначению.       Дин Жун толкает Ван Чжи к кровати, а потом поворачивается, чтобы задёрнуть перегородку в стене, которая делит комнату пополам.       Внизу на лестнице Ван Чжи слышит приглушенные мужские крики: «Где он? Где этот евнух?» Он вскидывается и тянется за пистолетом, спрятанным в рукаве.       — Ду-гун, — шепчет Дин Жун и качает головой. Он возвращается к Ван Чжи, суёт ему в руку длинный кинжал и, взяв у него пистолет, прячет его в фарфоровом сосуде с комнатным деревцем.       Ван Чжи понятия не имеет, где Дин Жун раздобыл нож, но он берёт его и следует за Дин Жуном, когда тот тянет его к стене у дверного проёма.       — Ничего не выйдет, — шепчет Ван Чжи, когда Дин Жун пытается оттащить его в дальний угол комнаты. Вместо этого он толкает Дин Жуна обратно к кровати, чувствуя, как кровь шумит у него в ушах. Его мысли обостряются, и он близок к тому, чтобы рассмеяться.       Если люди, штурмующие бордель, ищут евнуха, то…       Он толкает Дин Жуна на спину, игнорируя смятение в его глазах.       — Снимай свою форму, — командует Ван Чжи, и хотя сначала Дин Жун непонимающе смотрит на него, к тому времени, когда тот протягивает руку и стаскивает с Дин Жуна шапку, распуская при этом узел на макушке, он, кажется, всё понимает. Он садится и поспешно тянется к своему поясу.       Когда они снимают с себя верхнюю одежду с яркими узорами, по которым их можно опознать как не относящихся к гражданским, Ван Чжи слышит женский визг в комнате дальше по коридору. Люди, которые его ищут, распахивают деревянные панели, переворачивают мебель и требуют, чтобы он вышел к ним, в то время как завсегдатаи борделя Хуаньи орут и ругаются, когда прерывают их дела.       Дин Жун раздевается до нижнего белья и наклоняется, чтобы бросить их чиновничьи шапки и форменные одежды под кровать. Его волосы рассыпаются от резких движений. Когда он снова выпрямляется, он делает паузу, мрачно уставившись на Ван Чжи. Его губы кривятся — невысказанное извинение — и он тянет Ван Чжи вперёд, рывком распахнув нижнюю мантию, которую тот сегодня надел под униформу.       Ткань чуть слышно рвётся, и хотя Ван Чжи вздрагивает от внезапного холода на голых плечах, у него не остаётся времени, чтобы почувствовать себя недостойно. Он освобождает руки, позволяя верхней части мантии спуститься до талии, и вытаскивает из волос шпильку.       Нож, который дал ему Дин Жун, лежит на кровати возле его бедра, и он отбрасывает его ногой к стене рядом с кроватью.       — Иди сюда, — шепчет Дин Жун, отодвигаясь к разбросанным на кровати подушкам и жестом призывая Ван Чжи присоединиться к нему. — Садись ко мне на колени, — говорит он, когда крики испуганных посетителей и ругань разъярённой толпы поднимается на их этаж.       Комната Ван Чжи находится прямо напротив лестницы, и Ван Чжи чувствует, как пролетают секунды, пока он усаживается на колени Дин Жуна, развязывает на нём нижнюю одежду и быстро поправляет свою юбку, чтобы получше прикрыть ноги.       Руки Дин Жуна низко обвиваются вокруг него — забудь об этом — и притягивают его ближе, прижимают к его груди, и прикосновение к его коже, похоже, обжигает Ван Чжи. Его сердце пропускает удар, и их обоих бросает в жар. Ван Чжи может почувствовать, как сердце Дин Жуна колотится рядом.       — Просто держись за меня, — шепчет Дин Жун, и Ван Чжи сжимает его плечи.       Дин Жун встречается с ним взглядом:       — Я собираюсь поцеловать тебя.       И хотя Ван Чжи согласно кивает, он чувствует, как у него пересыхает во рту.       Он не хотел, чтобы их первый поцелуй состоялся при таких обстоятельствах. Глупо думать об этом в такой момент — глупо — и в любом случае, Дин Жун не целует его в губы. Он наклоняет голову, прижимаясь губами сбоку к шее Ван Чжи в тот самый миг, когда дверь на другом конце комнаты распахивается.       — Здесь никого нет! — кричит какой-то человек, и мысли Ван Чжи немного теряют свою ясность. Напряжение сжимает его мускулы, и комната начинает слегка кружиться вокруг него, когда он слышит, как кто-то опрокидывает его стол в соседней комнате.       Дин Жун снова целует его в шею, проводя пальцами по его бокам. Всё будет хорошо.       — Проверь следующую комнату, — приказывает чей-то голос, и Ван Чжи чувствует, как зубы слегка прикусывают его шею.       Ван Чжи издаёт громкий стон для пущего эффекта, и слышит, как за его плечом раздаётся треск деревянных панелей. Двери распахиваются, и свет из коридора врывается в комнату.       Даже зная, что это должно было произойти, Ван Чжи искренне пугается. Спустя долю секунды он приходит в себя и издаёт более осознанный крик, теснее прижимаясь к Дин Жуну и строя из себя застенчивого, объятого стыдом любовника.       — Где евнух? Где Ван Чжи? — вопит грубый голос в нескольких шагах позади него, рядом с распахнутой дверью.       — Кем ты себя возомнил, чёрт бы тебя побрал? — Дин Жун одной рукой крепче обнимает Ван Чжи, а другой швыряет подушку в дверной проём, почти комично возмущаясь: — Евнух? Тебя уронили на твою грёбаную башку? Это бордель!       — Владелец этого места… — начинает объяснять один из незваных гостей.       — Забудь о нём, он сбежал, — говорит другой.       — Убирайся вон! — снова повторяет Дин Жун.       Третий голос, уже вдалеке, будто уходя, заявляет:       — Здесь должна быть комната для слуг. Пошли!       — Но…       — Ну пошли же!       Дверь захлопывается, и голоса затихают.       — Сколько? — Ван Чжи тяжело дышит, вертит головой, но ещё не решается двигаться дальше, даже когда он может наконец услышать приглушенные вопли, издаваемые в ярости Цуй-мамой: «Да как вы смеете сюда врываться?! Императорская стража скоро будет здесь, поэтому вам лучше…»       — Пятеро в дверях, — сообщает Дин Жун. Ни один его мускул не двигается, руки ещё крепче обнимают Ван Чжи, который делает глубокий вдох. — Всё в порядке, — добавляет Дин Жун. — Эти люди далеко не гении.       Ван Чжи фыркает и напряжение отпускает его…       Слишком рано.       Дверь открывается, свет снова проникает в комнату, и Ван Чжи слышит:       — Эй, ты — вставай!       Он делает движение, чтобы отодвинуться от Дин Жуна, когда внезапно чья-то рука сжимает его плечо, и кровь застывает в его жилах.       — Как твоё имя? — незнакомец начинает задавать вопросы, но как только он произносит «твоё», Дин Жун резко отшатывается в сторону. Ван Чжи сваливается с края кровати и падает на пол к ногам человека, который вернулся за ним. Он пытается подняться с проклятием на языке, но у него нет времени ни для того, чтобы перевести дух, ни для того, чтобы внимательнее рассмотреть внешность этого человека, прежде чем над ним появляется размытая фигура — Дин Жун спрыгивает с кровати, чтобы повалить противника на пол.       Дикий крик раздается ещё до того, как они падают, и Ван Чжи слышит звук шагов, спешащих по направлению к комнате среди возникшей кутерьмы. И следом ещё более отдалённый звук — из главного зала борделя: «Стойте! Вы, там, наверху!»       Императорская стража.       Ван Чжи перекатывается и видит сквозь распахнутую дверь, как мимо проносятся несколько мужчин, отчаянно пытаясь спастись. Никто из них не останавливается, их больше интересует собственный побег, чем источник недавнего крика.       Дин Жун стонет, и Ван Чжи оглядывается, чувствуя, как скручивается всё внутри, когда его мысли переходят к худшему сценарию — Дин Жун лежит на полу, истекая кровью — но, в конце концов, кажется, что он не пострадал. Во всяком случае, он может двигаться.       Он сползает с тела человека, ненамного старше него, лежащего на полу с пустыми глазами и торчащей из груди знакомой рукоятью ножа. Беглый взгляд позволяет Ван Чжи понять, что это тот самый кинжал, который Дин Жун пытался вручить ему чуть раньше.       Бросив взгляд на мужчину, которого убил Дин Жун, Ван Чжи приходит к выводу, что тот — всего лишь обычный горожанин. Он ему не знаком.       — Ты в порядке? — уточняет Ван Чжи, подползая к Дин Жуну. Он протягивает руку, накрывая руку Дин Жуна, как будто этот простой жест может дать ему ответ.       — Я невредим, — отвечает Дин Жун, вытирая кровь с ладоней о свои чёрные брюки. Он смотрит на Ван Чжи и быстро натягивает халат ему на плечи. — А ты в порядке? — спрашивает он и инстинктивно поглаживает по скуле Ван Чжи.       Тот кивает, с трудом сглатывая ком в горле, когда встречается взглядом с Дин Жуном, видит в его глазах беспокойство и замечает, как Дин Жун внимательно изучает выражение его лица. На мгновение всё складывается воедино. Они оба невредимы. Дин Жун начинает наклоняться…       — Ду-гун!       Дин Жун резко отстраняется, и они оба смотрят в сторону двери — там внезапно возникает Цзя Куй.       — О ситуации позаботились, — докладывает он, оглядывая сцену перед собой с лёгким оттенком замешательства. — Семеро арестованы. — Его взгляд останавливается на мертвеце, лежащем позади Дин Жуна. — Восемь, — исправляется он и тут же отворачивается. — Я сообщу цзунци Сюэ.       Он уходит так же быстро, как и появился, и закрывает за собой дверь, и хотя Ван Чжи слышит голос Цуй-мамы: «С Ван-дареном всё в порядке?», она так и не материализуется в дверях, без сомнения, благодаря вмешательству Цзя Куя.       Ван Чжи оглядывается на Дин Жуна, чья голова сейчас опущена, взгляд направлен вниз — он неторопливо завязывает свою нижнюю рубашку. После того, как примерно минуту его аккуратно игнорируют, Ван Чжи всё понимает и отворачивается, чтобы принести униформу, свою и Дин Жуна.       Их головные уборы закатились под кровать глубже, чем он ожидал, и поэтому ему приходится ползти на животе, чтобы ухватить завязки шапки Дин Жуна и вытащить её. Когда он возвращается, это сопровождается чем-то похожим на облако пыли. Кашляя, Ван Чжи отмахивается и вытряхивает их униформу.       — Ду-гун, — неодобрительно ворчит Дин Жун и подходит к нему, поднимает его на ноги и отряхивает переднюю часть его одежды. — Ваш нос будет чесаться до конца дня…       — Тогда приготовь мне какое-нибудь лекарство, — говорит Ван Чжи, протягивая Дин Жуну его вещи. Он бросает взгляд на мёртвое тело на полу и добавляет: — Мы должны вернуться в Западную Ограду как можно скорее.       Отдалённый шум, производимый стражей внизу, всё ещё доносится до его слуха, и хотя Цзя Куй упомянул цзунци Сюэ, это не означает, что Суй Чжоу тоже здесь не появится. И если Суй Чжоу придёт задавать вопросы, то он, вероятно, снова спросит об убийствах семьи Юй, и…       Ван Чжи делает глубокий вдох.       Нет, не всё сразу.       Он натягивает свою форму и обнаруживает, что часть его внутренних одежд разорвана таким образом, что перед остаётся свободно свисающим, даже если туго завязан. Это делает его одежду немного громоздкой с одной стороны — не такой ровной, как хотелось бы Ван Чжи, — но он и так уже покрыт пылью.       Лучше, чем грязные помои.       — От этой семейки Юй у меня уже болит голова, — заявляет он, подходя, чтобы достать свой пистолет и снова спрятать в рукав. Резкость его слов отзывается пустотой даже в его собственных ушах.       Дин Жун заканчивает застёгивать пояс и только кивает, потянувшись к своей растрёпанной причёске.       — Позволь мне, — слышит себя Ван Чжи. Он пересекает комнату и настойчиво выхватывает из рук Дин Жуна его шапку. Он игнорирует любопытный взгляд, который получает в ответ. — Что не так? У тебя руки грязные. Смотри, ты уже запачкал в пыли всю свою одежду, — ворчит он, откладывая в сторону шапку Дин Жуна.       Хотя очевидно, что Дин Жун не более грязный, чем сам Ван Чжи, он без возражений наклоняет голову, позволяя Ван Чжи возиться с его волосами.       В этом нет ничего необычного. Ван Чжи уже укладывал раньше причёску Дин Жуна… Просто не… Что ж. Не так уж и недавно.       — Нужно это сделать, — говорит Ван Чжи, заканчивая завязывать волосы Дин Жуна и скручивать их в пучок. Он делает шаг назад, и Дин Жун выпрямляется.       — Спасибо, — Дин Жун обходит Ван Чжи, несомненно, чтобы забрать свою шапку.       Ван Чжи ловит его запястье, останавливая его:       — Дин Жун.       Когда тот поворачивается, в его глазах нет вопроса; он должен знать, что делает Ван Чжи. Он наклоняет голову, и Ван Чжи снова чувствует, как напрягаются нервы. Ну и где сейчас вся ясность ума? — удивляется он, и кажется, что его сердце колотится где-то в горле.       Глаза Дин Жуна скользят по его лицу.       — В ходе допросов арестованные могут рассказать, что они видели — что, как им казалось, они видели, — медленно произносит он. — Я позабочусь о том, чтобы этого не произошло.       Я не беспокоился об этом.       Однако, Ван Чжи не может выговорить ни слова. Конечно, он знает, что Дин Жун обо всём позаботится. Его вообще не волнуют результаты допросов.       — Я… — начинает он, но останавливает себя, потому что знает, что Дин Жун должен сам всё это знать. Он кивает, отпуская руку Дин Жуна, как будто это было то, что он хотел сказать всё это время. — Хорошо. — Он заставляет себя забыть, что он действительно хотел сказать. Что он действительно хотел сделать. — Спасибо.       Трус, думает он, не совсем уверенный, на кого направлена эта мысль.       Дин Жун склоняет голову и отворачивается, чтобы, наконец, надеть на голову свою шапку. Это последняя часть его брони, но он делает паузу, прежде чем завязать шнурки под подбородком.       Возможно, он видит в лице Ван Чжи что-то, что тот не успел скрыть.       Подойдя ближе, Дин Жун протягивает Ван Чжи завязки своей шапки.       Достаточно простая просьба.       Ван Чжи соглашается, поднимает руки, чтобы завязать шапку Дин Жуна. Он бережно соединяет шнурки, завязывает их узлом не слишком высоко под подбородком Дин Жуна, но и не слишком низко.       — Спасибо, — говорит Дин Жун, когда тот заканчивает.       Ван Чжи поднимает взгляд, встречаясь с глазами, которые уже некоторое время наблюдают за ним.       — Конечно, — и хотя он опускает руки, ни один из них сразу не отстраняется. Вместо этого они пристально смотрят друг на друга, и Ван Чжи решается придвинуться ещё немного, задаваясь вопросом, останутся ли эти долгие взгляды всем, что когда-либо будет между ними, или если… сейчас…       «Поцелуй меня», — думает Ван Чжи, облизывая губы и слегка приподнимаясь на цыпочках. Они собирались это сделать до того, как появился Цзя Куй, не так ли?       Взгляд Дин Жуна на мгновение скользит вниз и снова поднимается.       — Ду-гун, — тихо произносит он, и Ван Чжи едва не дрожит, думая, что, возможно, ему следует просто… просто поцеловать Дин Жуна первым.       Дин Жун закрывает глаза.       — Ван Чжи… — говорит он и делает паузу. Его горло на мгновение перехватывают эмоции. Когда он снова заговаривает, его голос низкий и твёрдый, он будто бы означает «я старше тебя, я знаю лучше тебя». — Я сказал тебе забыть об этом, разве нет?       Ван Чжи в смятении отшатывается назад и видит, как глаза Дин Жуна широко распахиваются, и в них мерцает сожаление.       — Да, — соглашается Ван Чжи, превращая горький привкус во рту в осторожную улыбку. Он знает, насколько пустой она должна казаться Дин Жуну, но это — именно то, что заставляет его оставаться на месте.       Может быть, напряжённое выражение на лице Дин Жуна компенсирует тяжесть в животе Ван Чжи.       — А если я забуду об этом, — спрашивает Ван Чжи, выпрямляя спину, — ты тоже забудешь?       Дин Жун молча кивает, как будто клянется — я никогда не упомяну об этом.       — Я имею в виду… — Ван Чжи протягивает руки и стискивает запястья Дин Жуна, удерживая его, даже когда чувствует, как тот напрягается и пытается отстраниться. Он делает шаг вперёд, подносит ладони Дин Жуна к своему лицу, прижимает к щекам, не обращая внимания на то, что Дин Жун вздрагивает, будто его обжигает это прикосновение.       Болван.       — Об этом ты тоже забудешь? — спрашивает Ван Чжи. — Ты сможешь?       Дин Жун стискивает челюсти и снова пытается освободиться, рассерженно сверкая глазами.       Рассерженно, понимает Ван Чжи, потому что его разоблачили.       — Ты думаешь, что это слабость, но ты ошибаешься, — шипит он, и хотя Дин Жуну удается отдёрнуть руку, Ван Чжи снова сжимает его запястье.       На этот раз Дин Жун не сопротивляется, позволяя их рукам скользить между ними. Его глаза сужаются, когда Ван Чжи снова делает шаг вперёд, но это всего лишь последнее усилие. Его взгляд ничего не значит. Ему не удалось оттолкнуть Ван Чжи, и Ван Чжи видит, что его сила воли слабеет.       — Дин Жун…       — Но Его Величество… — начинает Дин Жун почти привычно.       Ван Чжи сжимает его руку.       — Не читай мне нотаций о Его Величестве, — огрызается он и отпускает Дин Жуна. — Всё, что ты хотел мне сказать, я уже знаю.       Дин Жун опускает глаза, хмурит брови, но не отступает, хотя может это сделать.       Это своего рода уступка.       Ван Чжи кладёт руку на плечо Дин Жуна:       — Ты ведь заботишься обо мне, правда?       — Конечно, — подтверждает Дин Жун, взглянув на него.       Непосредственность его ответа заставляет Ван Чжи нахмуриться и сделать шаг назад.       — Ну, никто никогда не говорил, что постоянство не является твоей сильной стороной, — ухмыляется он через мгновение, радуясь, что его голос не дрожит. Радуясь, что его словам удаётся вызвать смущение в глазах Дин Жуна. Возможно, если он останется злым, то сможет сжечь свои чувства.       Дин Жун снова опускает взгляд — не кланяясь. Просто глядя вниз.       Волна тошноты накатывает на Ван Чжи.       Как бы то ни было, зачем он так настаивает? Зачем постоянно ставит себя в такое неловкое положение?       — Я полагаю, сейчас в любом случае неподходящее время для этого, — говорит Ван Чжи, чувствуя, как щиплет в глазах, несмотря на все его усилия. — Не забудь свой нож.       От отступает, намереваясь развернуться на каблуках и уйти.       Цзя Куй, вероятно, уже подогнал сюда повозку. Подкрепление из Западной Ограды, должно быть, тоже прибыло несмотря на то, что опасность уже миновала. Ему нужно только выйти на улицу с высоко поднятой головой, а потом — дорога в повозке обратно в Западную Ограду довольно долгая, он может себе это позволить…       Рука Дин Жуна перехватывает его руку, удерживая его. Останавливая.       Наконец-то.       Ван Чжи кажется, что его желудок делает сальто от облегчения, и одновременно от боли.       Он резко оборачивается.       — Что? - Огрызается Ван Чжи, но затем останавливается, ошеломлённый тем, что видит в глазах Дин Жуна нечто похожее на страх.       «Что такого ужасного?» — недоумевает Ван Чжи, и в его голове мелькает неуверенность. — «Я?»       Но Дин Жун протягивает руку, очевидно, преодолевая свои сомнения. Он хватает Ван Чжи за талию, притягивая его ближе.       — Это неразумно, — предупреждает он Ван Чжи, останавливаясь только тогда, когда они стоят так близко, что почти соприкасаются грудью. — Я только создам тебе лишние проблемы, и ты… ты поймешь, что презираешь меня.       Ван Чжи смотрит на хмурое лицо Дин Жуна, позволяя себе снова почувствовать надежду.       — Это то, о чем ты беспокоишься? — он обвивает руками шею Дин Жуна. — Предположения?       — Если кто-нибудь при дворе узнает, тебя обвинят…       — В фаворитизме. Да, я знаю, — отвечает Ван Чжи, и тепло разливается в его груди.       — В злоупотреблении властью, — исправляет Дин Жун.       Ван Чжи усмехается с сомнением, хотя он понимает, как Дин Жун мог прийти к самому неблагоприятному выводу.       — Тогда держи это в секрете.       Руки Дин Жуна обхватывают бока Ван Чжи, пальцы сжимаются и разжимаются в каком-то нервном жесте. Он снова откидывает голову назад, прищурив глаза.       — Я не романтик. Не жди, что я буду баловать тебя.       Просто оставайся прежним. Ван Чжи крепче обнимает Дин Жуна и встаёт на цыпочки, чтобы дотянуться до его лица своим.       — Поцелуй меня уже, — говорит он и наблюдает, как лоб Дин Жуна разглаживается, беспокойство, наконец, исчезает, оставляя надежду и привязанность, которая всегда скрывалась за всем этим.       На самом деле они не так уж и отличаются.       — Ладно, — соглашается Дин Жун, и несмотря на указание Ван Чжи, они наклоняют голову одновременно и соприкасаются носами, когда их губы встречаются в первый раз.       Дин Жун поворачивает голову, подстраиваясь под Ван Чжи, и когда они целуются как положено, это не обжигающе, но приятно, и Ван Чжи понимает, что он чего-то такого и ожидал. Губы Дин Жуна мягкие и тёплые, и ощущение от поцелуя с ним кажется странно знакомым. Неизбежным, пожалуй.       Ван Чжи довольно вздыхает, и когда его губы приоткрываются, Дин Жун снова прижимается к ним поцелуем, скользя руками по спине Ван Чжи и вылизывая его рот. Он проводит языком по губе Ван Чжи, внезапно напоминая ему о том, как иногда выглядит Дин Жун, когда он полностью сосредоточен на своей работе, не подозревая, что прикусывает кончик своего языка.       Ван Чжи ухмыляется, и Дин Жун слегка отодвигается, возможно, предположив, что поцеловал его в зубы.       — Что-то не так? — щёки Дин Жуна слегка розовеют.       «Ты никогда не сможешь сделать меня слабым», — хочет сказать Ван Чжи, неистово уверенный в этом факте в данный момент.       — Ничего, — отвечает он вместо этого. — Мне нравится, как ты меня целуешь, вот и всё.       Дин Жун выглядит немного взволнованным, его ресницы трепещут, когда он быстро моргает. Затем его рот изгибается в мягкой улыбке, и на лице появляется мечтательное выражение, которого Ван Чжи раньше никогда не видел.       — О, — говорит Дин Жун и наклоняется, чтобы снова поцеловать его.